Когда на центральной площади города он увидел памятник, установленный не в честь человека, а в честь некоего неведомого ему животного – с шестью ногами, двумя головами и четырьмя хвостами —, Баркли сильно испугался. Когда его младшая сестра, выйдя замуж за пришельца, родила ребёнка с ярко-оранжевым цветом кожи, он пришёл в ужас. А когда его любимый кот Блэки после лечения у ветеринара заговорил человеческим голосом, у Джонатана лопнуло терпение. Он забрался на чердак своего дома и там, среди кучи старого барахла, отыскал коробку из-под ботинок «Caterpillar».
В коробке завёрнутый в промасленную ветошь лежал оставшийся после отца полуавтоматический «кольт» 45-го калибра с чёрным воронёным стволом и рубчатой рукояткой и целая упаковка патронов к нему.
«Действительность, – подумал Баркли, – оказалась гораздо страшнее, чем все книги в стиле «хоррор», вышедшие из-под моего пера, а также намного ужаснее, чем все вместе взятые «ужастики» моего кумира Стивена Кинга, на которого я в своём творчестве постоянно равнялся. И с этой действительностью мне нужно что-то делать…»
Я сделал продолжительную паузу, в том смысле, что рассказ завершён, сказав напоследок:
– Вот такая история.
– Да, – подытожил Шропшир, – ситуация. В аду нет ничего хорошего, но и в раю не слишком-то повеселишься, – и добавил: – У меня такое ощущение, что роману не хватает концовки.
– Лем не успел его дописать. Умер. Что Джонатан сделал со своим пистолетом, так и осталось неясно. Может быть, Баркли покончил жизнь самоубийством…
– Вряд ли, – отозвался Шропшир.
– Может быть, он застрелил кота… – предположил я.
– Вряд ли, – сказал Шропшир.
– Может быть, он забаррикадировался и начал отстреливаться ото всех, кто пытался проникнуть к нему в жилище…
– Вряд ли, – произнёс Шропшир.
– А может быть, мистер писатель отправился с заряженным пистолетом в город и сочинил там ещё один, свой самый последний, триллер.
– Вот это вполне вероятно.
***6***
На белоснежных облаках, свесив ножки, сидели ангелы. В длинных белоснежных одеждах, с белоснежными крыльями за спиной, со сверкающими золотом нимбами над головами, с добрыми улыбками на лицах. У кого-то на коленях были белоснежные голуби, у кого-то в руках была белоснежная сахарная вата на палочке, кто-то держал белоснежные воздушные шары.
Ангелов было восемь. («…Они стояли молча в ряд, их было восемь…») Целое семейство. Альбом так и назывался – «Holy Family» («Святое семейство»).
Это было на лицевой стороне. На задней же стороне обложки были изображены восемь угольно-чёрных чертей: восемь затылков, восемь голых задниц, хвосты, копыта, рога. Кто-то мочился на соседа, кто-то мастурбировал, кто-то с кем-то занимался сексом, кто-то кому-то показывал средний палец.
Кто чем занимался – непонятно, лиц видно не было. Потому что лица были на лицевой стороне обложки. Тот, кто смотрел на заднюю сторону обложки, понимал, что лицевая сторона обложки – всего лишь красивая нарисованная картинка с вырезанными овальными отверстиями для всовывания лиц, а те, кто их туда всунули, находятся на задней стороне обложки.
Идею обложки придумал я, а реализовал Сторм Торгерсон – лучший в мире графический дизайнер, много лет проработавший с «Pink Floyd». Все обложки для «Maximum Depth» делал он. Мы были его постоянным клиентом. Как и «Mars Volta». Но музыку «Mars Volta» я не любил.
Шропшир тоже не любил «Mars Volta», но он не любил и песни Криса Ри, хотя голос его ему нравился. Шропшир попросил, поставь лучше свой диск. Поставь «Святое семейство». И только что мы этот альбом полностью прослушали.
– Я твою группу впервые увидел в Манчестере. В университете, где я работал, распространяли билеты, – сказал Шропшир, когда стихли звуки последнего трека. –
Во-первых, меня убило наповал звучание твоей гитары. Я давно не слышал, чтобы английские музыканты так играли. Мой любимый «Fender», издающий нетрадиционный, неземной саунд. Это было что-то. Во многих группах есть гитаристы с «Фендерами», но, когда я слышу, как играешь ты, создаётся впечатление, что те гитаристы не прочитали инструкцию к своему инструменту.
– У меня был «Fender» с серийным номером 002. А 001-м владеет великий Дэвид Гилмор. К сожалению, моя гитара погибла вместе с гибелью МКС, – сказал я в ответ, польщённый похвалой Шропшира.
– Во-вторых, надувные фигуры. Они настолько меня поразили, что я просто глазел на них, открыв рот. Они были такие огромные, что я почувствовал себя маленьким мальчиком, снизу вверх смотрящим на взрослых, карликом у ног чудовищных гигантов. Надувные фигуры олицетворяли собой персонажей твоих песен. И по мере продолжения концерта, персонажей становилось всё больше и больше. На сцене скопилось столько надувных фигур, что самих музыкантов к концу представления уже не было за ними видно. Вы растворились в море левиафанов.
А ещё меня ошеломили вой бомбардировщика и свист летящего снаряда. Это было настолько громко, настолько реалистично, что я ощутил себя сидящим в окопе под обстрелом вражеской армии. Я так понимаю, ты сравниваешь рок-концерт с войной? Мол, готов вас всех убить, до чего вы мне надоели?
– Ну, в каком-то смысле, да, – усмехнулся я. – Публика, приходящая на наши концерты, как правило, накачивается пивом и наркотиками и ведёт себя порой неадекватно, поэтому трудно играть в такой обстановке, и иногда у меня действительно возникает острое желание расстрелять её к чёртовой матери.
Но мы понимаем, что не все зрители такие, а только первые двадцать-тридцать рядов. Вот мы и выступаем для остальной аудитории, которая пришла на наше шоу не побузить и поорать, а послушать нашу музыку.
Я не сравниваю рок-концерт с войной, хотя что-то есть от военной кампании в спектакле подобного масштаба. Я просто пою о том, что война – это самая мерзкая вещь на свете, и что эту мерзкую вещь обожают люди.
– Помимо замечательной музыки меня также привлекли и умные тексты твоих песен. В них ты обращаешься к человечеству с резкой критикой. В «Святом семействе», например, есть много вещей на эту тему. Начиная с обложки, на которой лица ангелов сильно смахивают на физиономии глав правительств, участников Большой Восьмёрки. А затем ты разносишь в пух и прах высокопоставленных политиков в песне «Партер на Голгофе».
– Ну да, я пою о том, что «сильные мира сего», сидя на первых местах на Голгофе, наблюдают за распятием Иисуса Христа, получая от этого зрелища истинное наслаждение. На самом деле вопрос гораздо глубже, – сказал я, снова почувствовав себя в своей тарелке – Шропшир вдруг превратился в журналиста, берущего у меня интервью.
– Поэтому вы и назвались «Maximum Depth», – перебил меня он. – Подводная лодка исследует максимальные глубины.
– Не только исследует, но и пускает торпеды. В тихом омуте ведь черти водятся… Так вот, вопрос гораздо глубже. На руководителях планеты лежит колоссальная ответственность за жизни людей. Поэтому они должны сто раз подумать, прежде чем принимать какое-либо решение. Если решение досконально не просчитано, это, как правило, приводит к гибели десятков тысяч человек. Свежие примеры: Сирия, Ливия, Ирак, Украина. От неправильной внешней и внутренней политики страдает народонаселение.
Но поскольку у руля стоят антигуманные личности – в основном это плохо обученные, плохо воспитанные, наделённые пороками криминальные субъекты —, то отсюда и бездарность их поступков.
– Однако эти «важные шишки» опираются на мнение большинства.
– В том-то вся и беда. И об этом косвенно говорится в «Войне навсегда» и в «Ящике свободы». Мало того, что нами управляют ублюдки, но ублюдки и мы сами. Я сейчас говорю, имея в виду всю массу человечества. Порядочные люди, как раньше, так и теперь – в наше время – пребывают в меньшинстве. А большинство мало к ним прислушивается, если прислушивается вообще. Идиоты-лидеры объявляют новую войну, и, подобно стаду баранов или овец, толпа следует их указаниям. Поблеет, поматерится, но слепо подчиняется.
В «Войне навсегда» я пою о том, что война была, есть и будет, пока большинство не начнёт думать, пока не поумнеет.
– А в «Ящике свободы» ты поднимаешь вопрос – сколько свободы позволительно для человека.
– Как сказал Роджер Вотерс в альбоме «Развлечённые до смерти», «дайте человеку слишком много свободы, и он отымеет её». Большое количество свободы превращается во вседозволенность. Малое – в тюрьму. Поэтому крышку Ящика свободы нужно приподнимать, но приподнимать осторожно.
– А как понимать твои песни «Фашизм, как основа» и «Выкидыш Большого Взрыва»?
– Так и понимать. В них я задумываюсь о вселенских масштабах происходящего. И у меня складывается твёрдое убеждение, что железобетонным фундаментом жизни, как таковой, является фашизм. Структура построения всего здания жизни во вселенной лежит на незыблемом принципе превосходства одного вида живых существ над другими – сильный побеждает слабого, хитрый добродушного. Конкуренция вместо сотрудничества.
